Кровавые расчеты

После революции решением Временного правительства из тюрем выпустили на свободу, как жертв самодержавия, тысячи уголовных преступников. В период гражданской войны многие из них нашли себе новое призвание и хорошо поработали по уничтожению лучшей части народа и его духовных, культурных ценностей. К началу 20-х годов подросли беспризорники, пополнив собою и без того обширную армию правонарушителей. Нравы и психологию уголовников освоила и босота-беднота, научившаяся в годы гражданской войны безнаказанно конфисковывать — грабить, убивать и пользоваться помощью и привилегиями пролетарского государства.

В городах и поселках уездов резко повысился уровень преступности, во много раз, по сравнению с дореволюционным периодом, возросло число ограблений, разбоев и убийств. И вот на фоне ухудшения криминальной обстановки, резкого роста преступлений и числа уголовников, в уездах возникло сильнейшее социальное движение — вооруженное восстание дезертиров и примкнувших к ним башкир и молодых казаков. И власть прилагает громадные усилия, чтобы морально уничтожить повстанцев, представить их изгоями и отбросами общества, ставит вне закона. Их делают виновниками всех бед и преступлений. У кого-то украли коня или корову — ищи дезертира-повстанца, разграбили заимку или горят окрестные леса — опять они, серые. И получалось как в той притче о сером волке: кто бы ни съел овцу, ни увел ее из стада — вали все на серого...

Сильнейший моральный и физический террор обрушился на повстанцев. Принародно, на сходах и митингах, на собраниях и конференциях, в письменных, печатных обращениях и воззваниях, в газетных информациях и статьях — всегласно, на всех уровнях общества проклинали отпетых дезертиров-повстанцев, «бандитов» и их черные дела. Приписывали им все мыслимые и немыслимые, возможные и невозможные преступления против человека и общества. Конечно же, сами повстанцы, особенно лидеры-вожаки, грамотные и многоопытные казаки-воины, читали советские газеты, через своих знакомых в учреждениях и агентурные связи хорошо знали о решениях и усилиях новой власти, предпринимаемых для ликвидации зеленого движения, и понимали, что их всех поголовно обрекли на погибель. Борьба, таким образом, шла на истребление и, чтобы как-то выжить и хотя бы в глазах родственников и поселочников реабилитировать себя, тем самым получить поддержку и выстоять, они стали открыто заходить в поселки, проводить сходы и митинги, объявлять запись и мобилизацию в свои ряды. И творить скорый, жестокий суд над всеми «неистовыми ревнителями» новой власти: наиболее жестокими и агрессивными коммунистами, активистами и продотрядниками.

То обстоятельство, что в уезде стали группироваться шайки уголовников, бывших воров-конокрадов, убийц и государственных преступников и вовлекать в свои черные дела праздношатающихся дезертиров, а затем вместе с ними творить средь бела дня разбой в поселках и городах, на дорогах и на железнодорожных магистралях — все это поторопило уйских казачьих вожаков Луконина и Выдрина объединиться и вовлечь в свои ряды большинство дезертиров, казачью молодежь и перейти к открытой военно-политической борьбе против власти Советов и ее карательных органов. Потому-то Луконин и Выдрин, встречая в лесу дезертиров-земляков, заставляли их обязательно вступать в отряды повстанцев, а от вступивших в отряд партизан требовали строгого исполнения дисциплины и жесткими мерами, вплоть до расстрелов, стремились предотвратить грабежи, произвольные расправы и самосуды. Движение повстанцев только что зарождалось, и они хотели превратить его в мощное народное восстание, заполучить в свои ряды тысячи и тысячи новых борцов против власти. Стремясь создать о себе всеобщее мнение, как о борцах против большевиков-грабителей и о народных заступниках, зеленые партизаны сами убийства и расправы над попавшими в плен советско-партийными работниками и активистами старались облечь в форму праведного и всенародного суда. Прислушивались к просьбам и заявлениям поселковых обществ, к приговорам сходов и кругов, собраний и митингов, поступали в соответствии с пожеланиями и советами наиболее авторитетных членов общества. И произвольных, массовых расправ над своими противниками и пленными красноармейцами Луконин и Выдрин не допускали до последних дней своей борьбы.

Вот почему нельзя все убийства должностных лиц и активистов, случаи ограбления кооперативов, государственных магазинов и личных подворий относить за счет лукониниев. Они знали, за что и против кого боролись. Рассмотрим лишь несколько случаев. В телеграмме Челябинскому губкому партии Миасский горуездный исполком 5 октября 1920 года перечисляет имена руководителей района и комсомольцев, погибших во время прихода в Уйскую луконинцев. Среди них — рядовые коммунисты-милиционеры Белов и Фомин. Удалось установить, что Белова убили не в Уйской, а в другом месте и в другое время. С ним расправились не повстанцы Выдрина, а три бродячих дезертира из Фомино. Об этом поведал суду повстанец Е. М. Усцелемов. Он встретил в лесу трех Яриных: один одет был в кожаную куртку, другой имел винтовку, а третий наган. Па вопрос, где они все это взяли, разъяснили, что убили милиционеров Белова и Фомина. Дезертиров Яримых поймали при облаве в деревне Кирябинке и повезли в поселок Фоминский. Сопровождавшие милиционеры Белов и Фомин по пути выпили спиртное. Ну, и проявили элементарную служебную халатность, чем и воспользовались пойманные фоминцы. При выезде из деревни Ильчиной Федор Ярин подошел к милиционеру Фомину и, протянув руку, попросил закурить. Тот ударил по руке винтовкой. Дезертир рассвирепел, вырвал у него «трехлинейку» и прикончил обидчика. Два других Ярина тут же набросились на растерявшегося Белова (он же был нетрезвый) и убили. К трупам привязали камни и утопили в пруду. Об этих убитых и утопленных милиционерах дезертиры говорили на суде неоднократно. Позже трупы нашли и захоронили в земле.

Или возьмем еще одно трагическое событие: убийство председателя Кулахтинского сельского Совета Сергея Тимофеевича Ларина и милиционера-коммуниста Николая Козинцева. Утвердилось мнение, что это дело рук повстанцев Луконина — Выдрина. Но при анализе обстоятельств убийства приходишь к выводу: луконинпы здесь не при чем.

...В последние августовские дни 1920 года политическая ситуация в поселке Кулахтинском усложнилась и обострилась. Поселковый Совет принял и стал выполнять жесткие решения о продразверстке, трудовой повинности и бескомпромиссной борьбе с дезертирами. На последнем прижизненном заседании партийной ячейки, состоявшемся 10 августа 1920 года, С. Т. Ларин выступал по всем вопросам докладчиком и по его выступлениям коммунисты приняли действенные решения:

1. По борьбе с дезертирством: «Мы направим все усилия в тылу, установим порядок. Примем самые строгие меры по борьбе с дезертирством, саботажем и совместно с фронтом доведем эту войну до победного конца и установим прочную пролетарскую власть».

2. По вопросу «Наши задачи по трудовой повинности» вынесли резолюцию: «Мы, члены РКП(б), добавим энергии помочь семьям красноармейцев, всем, чем они нуждаются, настолько, насколько хватит у нас сил, и берем на себя обязанность в первую очередь привлечь к работе всех белоручек и праздногуляющих, дабы поддержать борьбу государства с разрухой. Да здравствует трудовая повинность! Да здравствует наш рабочий труд!»

3. По женскому вопросу: «Мы, коммунисты, берем на себя обязанность вести агитацию и истратить свои силы, дабы познакомить женщин со всеми действиями и распоряжениями советской власти, союза коммунистической молодежи, как авангарда революции».

Решения вынесены важные и злободневные, касающиеся каждой семьи кулахтинпев, их материального благополучия и бытового уклада. А до этого обсуждался острейший социально-бытовой вопрос: о распределении реквизированного имущества в поселке. И столь острые социально-бытовые вопросы, затрагивающие интересы большинства кулахтинцев, не оставались решенными только на бумаге: по ним принимались действенные меры. Ведь во главе Совета стоял убежденный, твердокаменный большевик С. Т. Ларин, прошедший суровую жизненную школу. Выходец из крестьянской, бедной многодетной семьи, он с детских лет познал нужду и много лет провел в батраках, работая у состоятельных хозяев Уйской. Потом — война. Его ратный путь отмечен Георгиевским крестом и чипом урядника. Участвовал в гражданской войне. И, наконец, пост председателя Совета в поселке, большинство казаков которого около двух лет с оружием в руках боролись против власти большевиков, а в последующие 20-е годы в штыки принимали все мероприятия и враждебно относились к коммунистам. А он первый коммунист и полпред новой власти. Поэтому можно лишь представить, с какими трудностями С. Т. Ларину приходилось проводить большевистскую линию на селе и активно выполнять антиказачьи постановления и директивы вышестоящих государственных и партийных органов.

Какую же ненависть казаков и казачек (недаром же вопрос о работе с женщинами обсуждался на ячейке) вызывали решительные действия С. Т. Ларина! Он не казак да еще бывший батрак — но энергичный верный работник соввласти, и слов на ветер не бросал. Решение Совета и партячейки для него — руководство к действию. II он действовал: решительно, твердо, последовательно, крепко поприжав дезертиров, бездельников, реквизировав у них имушество. Да и хлебную разверстку Ларин выполнял, не считаясь с яростным сопротивлением казаков. Вспомним, как казак И. П. Малявкин в 1921 году ругал и проклинал секретаря Кулахтинской партячейки: «Вы — мошенники коммунисты, ты отобрал у нас хлеб в 1920 году, так же экономически разорил нас окончательно, вот сейчас нечего отбирать, так начинают околевать...»

А бывший председатель поселкового Совета (после С. Т. Ларина) Г . Н. Шмотин «материл местных коммунистов» и в ярости говорил: ...вы меня заставили грабить жителей, принуждали выполнять продиалог...»

И эти горькие слова раскаяния и негодования произносит бывший коммунист-активист. А что же должны испытывать, какие чувства питать к власти и ее местным руководителям простые казаки и крестьяне-труженики? В частности, к иногороднему крестьянину, бывшему батраку и твердокаменному, волевому большевику С. Т. Ларину? Вот и возникает вопрос: не сами ли кулахтинцы порешили Ларина и милиционера Козинцева, олицетворявших на селе ненавистную им власть коммунистов!? Убить-то в те годы человека было проще простого.

...Холодная, темная августовская ночь на 31 августа 1920 года. В Кулахтах темень и тишина, лишь изредка взлаивают собаки, да горит слабый огонек в сельсовете — то бдит поселковый сторож. Второй час ночи. К дому, где проживал Ларин, подошла группа вооруженных людей. В ту ночь Сергей Тимофеевич спал тревожно: в Кулахты приехала из Миасса группа культработников для проведения «Дня крестьянина». В числе их значились Кузнецов, Киселев, Жданов и Вольховский. Ларин без опаски вышел на стук во двор: услышал знакомый голос сторожа Совета, убедительно просившего открыть ворота и принять телеграмму. И Ларин поверил, не знал, что его работника заставили под угрозой вызвать на улицу председателя. Он откинул щеколду калитки, вышел за ворота, тут же был сбит с ног и убит. Убили также выскочившего на улицу и открывшего пальбу милиционера Николая Козинцева. Трех артистов-продработников и милиционера К. Ратько увели в лес. В сводке губчека отмечалось: «В ночь на 31 августа бандой дезертиров совершен набег на Кулахтинский поселок Уйской станицы Миасского уезда. Бандитами убит милиционер Козинцев и председатель поселкового исполкома Ларин и уведены милиционер (Константин Ратько — Н. Ш.) и трое артистов. Для поимки бандитов послан вооруженный отряд. Арестовано 27 человек, причастных к этому делу. Дальнейшее расследование ведется Миасским политбюро».5 В «Приуральской правде» за 16 сентября 1920 года помещена информация «Похороны жертв долга», в которой сообщается о гибели и похоронах С. Т. Ларина и Н. Козинцева:

«3 сентября в ст. Уйской торжественно похоронены председатель Кулахтинского исполкома Ларин и кулахтинский милиционер Козинцев. Шайка в ночь на 31 августа нагрянула в поселок Кулахтинский. Забрала одного милиционера и трех приезжих т. т. на «неделю крестьянина» и декорации, навела ужас на жителей Кулахтов и скрылась. Громадная, тысячная толпа с флагами, музыкой, песнями, интернационалом и другими революционными песнями встретила шествие на Кулахтинской дороге. Гробы сопровождал почетный караул отряда «Степан Разин», на пути от Кулахтов до Уйской шествие проходило Масловский и Косогорский поселки, где ораторы произносили речи. Наконец шествие пришло в Уйскую станицу к церковной площади, где выстроились четырехугольником вокруг трибун. Председатель Миасского исполкома т. Новиков-Лебедев и уездный военком Беляков сказали речь по поводу убийства. Перед опущением гробов в могилу павших возложили два венка. Один от Миасского комитета РКП(б) с надписью: «Кровь ваша горит на наших знаменах и освещает наш путь», и другой — от Миасского горуездного исполкома с надписью: «Слава героям, павшим от контрреволюции», «Кровь ваша горит пламенем в сердцах живых пролетариев», «Вы честно прошли свой доблестный путь благородный». Анат. Усков.»

В этой же газете под заголовком «Памяти павших» сообщается о решении Миасского горуездного исполкома Кулахтинский переименовать в поселок Ларинский.

Отметим, что в сообщении ни слова о повстанцах Луконина — Выдрина, хотя о них уже знали в уезде. А сами похороны погибших произведены не в Кулахтах, а в Уйской. Не от того ли, что неофиниально убийство это считалось делом рук кулахтинских казаков-дезертиров. Вот и не хотели погребать там прах павших, чтобы не надругались земляки над могилами. И еще: похороны Ларина с Козинцевым в Уйской стали широко известными всей станице (газету «Приуральская правда» многие читали), поэтому о них узнали также и дезертиры. Но никто из пойманных и осужденных позже повстанцев-луконинцев, в том числе наиболее авторитетные и активные из них С. А. Выдрин, Н. Я. Лузин, Г. И. Кашигин и другие — не назывались и не обвинялись в причастности к этому злодейству. И в свидетельских показаниях, и в обвинительных заключениях большинства дезертиров имя С. Т. Ларина вообще не упоминается. Вспомним также, что после убийства Сергея Тимофеевича из Кулахтов взяли 27 заложников, заподозренных в соучастии в убийстве и посадили в тюрьму. Точными, строго выверенными были действия группы налетчиков в темное время в поселке: всех нашли, всех задержали и наказали. Так уверенно могли действовать только жители поселка. Нет, не виновны в убийстве Ларина луконинские повстанцы. С ним, с твердокаменным большевиком, свели местные казаки свои, личные и кровавые счеты. Поэтому Луконин и Выдрин в сентябре отвели свой отряд вглубь Уральских гор: тяжелое подозрение пало на повстанцев, и возмездие могло последовать — неотвратимое.

А вот убийство уйских коммунистов, комсомольцев, милиционеров и активистов целиком на совести повстанцев. Но произошло это позже, в конце сентября, когда они перешли к активным операциям. Пока же продолжались мелкие нападения и грабежи мирного населения, столь же мелкими, неорганизованными и одичавшими группами дезертиров. Так, в двухнедельной сводке губчека, с 1 по 15 сентября 1920 года, сообщалось:

«— В ночь на 3 сентября в 4-х верстах от Филимоповской станицы Миасского уезда было нападение на хутор Скоробогатово, нападающих было 5 человек. Забрав награбленное и уведя 2-х лошадей, бандиты скрылись.

— 4 сентября на едущую из пос. Беловки Миасского уезда женщину напали два вооруженных дезертира и отобрали у нее хлеб...

— На участке Кулахты-Уйское Миасского уезда происходит нападение каких-то банд, препятствующих ремонту линии.

— 7 сентября на горе Иремень (Кундравинская станица) было замечено около 2 тысяч бандитов. Посланная этими бандитами разведка в числе 3-х вооруженных человек спрашивала у местных жителей, сколько и где находится солдат, где выставлены посты, кто командует?

— 9 сентября утром был замечен пробирающийся неизвестный вооруженный отряд с кухней по направлению горы Юрма, которая лежит в 60 верстах от Тургояка Миасского уезда. Количество отряда неизвестно. Послана рота ВОХРа и отряд комдезертир.

— Из ст. Филимоновской были уведены 4 лошади. Бандиты скрылись по направлению Башкантона.

— В 8 верстах от села Кирябинского дезертирами завалена срубленными деревьями дорога, ведущая в Соколовскую волость. Такими завалами деревьев дорога преграждена в нескольких местах на протяжении 300 сажень«.

Из информации узнаем, что действуют и промышляют себе питание разобщенные дезертиры, а большой, в 2 тысячи отряд — башкирский. В районе Кирябинки луконинны готовят себе зимнюю базу.

Чекисты отмечают пассивность сельского населения: крестьяне и казаки не хотят вступать в отряд повстанцев. В то же время губчека замечает активизацию действий дезертиров-повстанцев, переход их от отдельных грабежей и убийств к открытой политической борьбе против советской власти: «Особенно усилилась деятельность дезертиров в Троицком и Верхнеуральском уездах, а также в смежных районах Башкирской республики — Бурзян-Тангауровской и Тамьяно-Катайском кантонах. В указанных районах башкиры стали переходить от простых нападений с целью грабежа и убийства советских работников к более активным наступлениям и стали занимать целые поселки и деревни. По имеющимся сведениям, движение дезертиров в Башкирских районах начинает приобретать политический, национальный характер борьбы за самостоятельность Башкирии в духе кулацко-собственнических идеалов. Последнее обстоятельство подтверждается тем, что на территории Башкирии образовано по имеющимся сведениям новое правительство, в состав которого вошли члены бывшего правительства БССР, а также тем, что местные башкиры охотно помогают дезертирам, а некоторые даже добровольно вступают в их ряды».

Несмотря на все издержки борьбы и перегибы, пожар народного восстания разгорался. Во второй половине сентября зеленые партизаны активизируются. Командир отряда повстанцев, он же военный руководитель оренбургских казаков (такую должность определил позже ему Центральный штаб повстанцев) С. А. Выдрин 22 сентября 1920 года получил распоряжение штаба: развернуть наступление в сторону Верхнеуральска и 26 октября занять город. В тот же день Луконин и Выдрин провели военно-оперативное совещание своих командиров сотен и взводов. На нем присутствовали жители поселка Вознесенки Петр и Степан Петуховы, Степан Шаврин, поддерживающие связь с повстанцами и начальник поселковой милиции, тов. Зарипов.

Всесторонне обсудив обстановку, узнав от местных жителей, что в Вознесенке нет красных частей, решили войти в поселок. И в этот же день заняли его. Жители поселка встретили повстанцев с большим подъемом и радостью. Как своим освободителям, торжественно преподнесли хлеб-соль. Собрали сход, штаб отряда призвал добровольцев, но охотников оказалось всего 4 человека. Здесь же поселочники выдали на расправу 4-х коммунистов: Кирьянова, Колесова и других. Выступив в сторону Поляковки, партизаны захватили с собой и арестованных. В пути 3-х расстреляли, а Колесова — отпустили.8 Причем, в показаниях С. А. Выдрин отмечал, что расстреливали башкиры из отряда Магасумова, находившиеся рядом с луконинцами. В Поляковке повстанцев обстрелял небольшой отряд красноармейцев, но сильным, совместно с башкирами, ударом красноармейцев разбили, и они рассеялись по улицам и в лесу. Из числа дезертиров ранило несколько человек и убило казака из поселка Глазуновского Василия Чеберева. Красные потеряли бойца из Верхнеуральска Андрея Симавина.

Повстанцы набатом собрали сход граждан поселка, зачитали приказ Я. Г. Луконина о мобилизации жителей с 18 до 40-летнего возраста. Неожиданно поступил сигнал от постовых: подходит эскадрон красных, и повстанцы, не приняв боя, поспешно отошли. Об этом эпизоде позже рассказал бывший красный партизан-каширинец, командир Верхнеуральской команды Н. К. Шкаев. Прибыв с командой в район поселка Выдринского, начальника Уйского бойучастка на месте не застал и решил разведать обстановку в районе Поляковки:

«...В селе Поляковке никаких красных отрядов не было. Его занимали бандиты Луконина и Выдрина, которые проводили мобилизацию с 18 до 40 лет. Шкаев зашел в сельсовет и спрашивает: «Кто здесь председатель Совета?» Встает один из граждан, сидящих за столом, и говорит, что здесь председателя нет, а есть атаман станицы. Пришлось пуститься на хитрость и крикнуть: «Долой всех атаманов, дайте нам председателя, нужны квартиры, овес и продукты. Идет эскадрон кавалерии...» Сидящая публика поднимается из-за стола и отходит в сторону. Здесь было около 16 вооруженных бандитов, которые, услышав эти слова, стремглав выбежали во двор и ускакали. Этим Шкаев сорвал мобилизацию в банду.»

Бросается в глаза не трусость, а миролюбие повстанцев, их нежелание ввязываться в схватку и проливать кровь. Даже пальцем не тронули краскома, а постарались поскорее ретироваться. Видимо, их задача в тот момент была иная: избегая прямых столкновений с армейскими частями, всеми мерами стараться пополнить отряд людьми и вооружением. Вот они и маневрировали, меняя дислокацию, проводили агитацию и вербовку в свои ряды.

Из Поляковки повстанцы двинулись в поселок Пичутинский. Здесь арестовали секретаря исполкома, а затем определили в свой штаб.

Пришли в Выдрино. Поселок ранее подвергался конфискациям, многие жители бедствовали, поэтому зеленых партизан встретили доброжелательно. Отец, мать и жена командира повстанцев С. А. Выдрина покинули родной дом и ушли в лес. Местные казаки пожаловались на произвол коммунистов. Четырех из них арестовали, трех решили расстрелять, но Степан Алексеевич за них заступился и выпустил на свободу. Разведка партизан донесла, что дорога на Уйскую свободна и её можно безопасно занимать. Краевед из Сатки В. П. Чернецов, между прочим, утверждает, что у Н. Я. Лузина имелся полевой телефонный аппарат, с помощью которого штаб повстанцев осуществлял регулярное подслушивание разговоров и распоряжений красных командиров и комиссаров. Только с учетом этого можно объяснить эффективность и точность ударов зеленых партизан по поселковым гарнизонам и захват в плен многих коммунистов, членов исполкома местных Советов и активистов. В Выдринском отряд повстанцев разделился. Одна часть его, под руководством Я. Г. Луконина, двинулась в сторону Верхнеуральска и решила занять станицу Карагайскую, а другая, под руководством С. А. Выдрина и Н. Я. Лузина, направилась на Уйскую.

Как архивные источники, так и воспоминания большинства участников тех трагических событий сообщают о двух нападениях повстанцев на станицу. В упомянутой выше телеграмме от 5 октября 1920 года Миасский исполком доносил губкому партии: «Сообщаю телеграмму Уйского райкома. Первый и второй набег бандитов убиты председатель Уйского исполкома Копырин, начмилиции Воронин, уполномоченный райпродкома Чечеткин и милиционеры Файзулин, Каменский (в тексте Камских — Н. Ш), Фомин. Члены партии Белов, Лебедев, члены союза молодежи Степанида Терещенко (ошибка, нужно Таращук,— Н. Ш.) и уведен член союза молодежи Зайков...»

«Советская правда» за 10 октября 1920 гола в информации подтверждала даты 18 и 27 сентября 1920 года. Однако знакомство с оперативными приказами, донесениями и сводками командиров отрядов Уйского бойучастка, действовавших против Луконина — Выдрина, позволили уточнить и расширить указанные сведения: Уйская занималась повстанцами трижды: 24-го, 27-го и 28-го сентября. Об этом же писали в воспоминаниях бывший комсомолец 20-х годов И. Г. Захаров и милиционер той поры И. Е. Платунов. Дату прихода в станицу повстанцев 18 сентября не удалось ни опровергнуть, ни подтвердить. Скорее всего, в этот день партизаны заходили в Уйскую, но все обошлось мирно и тихо. Возможно, группы дезертиров были в поселке и в другие дни.

Отмеченные дни прихода в Уйскую повстанцев удалось подтвердить документами. В донесении отряда Троицкого комдеза указывалось: «24 сентября в Самарке получено сведение о занятии Уйской и Кумляка бандой дезертиров, поэтому отряд Бораша двинулся туда. Мы двинулись в Уйскую, которая 24 сентября была занята бандой дезертиров. Уйской мы застали советские учреждения свергнутыми. Коммунисты за пределами Уйской.»

Дата занятия 27 сентября подтверждается в докладе райпродкомиссара Миасского уезда тов. Лапсакова губпродкомиссару: «...Агента по заготовке скота Леонова или увели или убежал с ними — пока неизвестно, при котором был аванс 1000000 рублей, выделенных по отделу заготсемя. Уничтожены все приказы по разверстке и статистике посевплошади. Райпродкомитетом сразу же были высланы новые приказы 26 сентября и вторым набегом бандитов 27 сентября все было уничтожено...» Отметим здесь стремление повстанцев уничтожить все приказы и отчетность по хлебозагоговкам, посевам и конфискациям. Тем самым они выполняли горячее желание большинства казаков дезорганизовать и приостановить работу продорганов и не дать им дальше «выкачивать» хлеб из поселков.

Захват Уйской 28 сентября также подтверждается оперативным донесением начальника Уйского бойучастка тов. Вороткова: «Комбригу-35 ВНУС Студеникину. 28 сентября Уйская занята бандитами, как доносят сейчас, ночью. Златоуст, Веселовский занят бандой 250 человек, у которых 80 человек, вооруженных по 4 патрона.»

Более подробно указанные события дня освещаются в оперативной сводке от 20 сентября уездного комиссара:

«Уездвоенком, 30-IX-20 года уездвоенкомиссар Миасса Беляков прямому проводу передает, что бандой, количестве 60 человек, смешанного отряда, подошедшего восточной стороны, занята 7 час. 28 сентября станина Уйская. Отряд, находившийся станице Уйской, 100 пеших сводной роты из Троицка, 50 коммунистов, 10 всадников отступили направление Замотохиной.»

Здесь упоминается тот самый отряд Колесова, что прибыл и Уйскую и оказался в очень трудном положении: при занятии станицы повстанцы взяли в плен несколько десятков красноармейцев, а остальных коммунистов и бойцов окружили и парализовали их действия. О чем и сообщал в панической телеграмме незадачливый краском Колесов: «Пос. Выдринский, начальнику отряда. Прошу с получением сего выехать с отрядом в ст. Уйскую, потому что меня окружили с отрядом в станице Уйской, как только получите, исполните как боевой приказ, а остальное Вам передадут словесно. Начальник Троицкою отряда Колесов. 28-IX-20 г.»

Требование о посылке отряда адресовалось начальнику бойучастка комполка-4 тов. Вороткову, Но и сам он, прибыв в поселок Выдринский с 12 всадниками, оказался в тяжком положении и просил срочной помощи у Новикова-Лебедева. Вот ведь какой страх на краскомов нагнали казаки-повстанцы! И лишь позже, жестоко и бессудно расправляясь с пленными повстанцами-казаками, они отомстят за испытанный ими страх..

...Приход отряда партизан ранним утром 24 сентября для уйского гарнизона и коммунистов оказался полной неожиданностью. Заняв центральную площадь, повстанцы ударили в набат. Встревоженные казаки повалили на церковную площадь. Несколько групп вооруженных казаков рассыпались по улицам и произвели аресты коммунистов, активистов, комсомольцев.

Вот что указывается в сводке губчека за период с 15 сентября по 1 октября 1920 года:

«В Миасском уезде бандитами также был произведен налет на станину Уйскую. Нападение было совершено 24 сентября шайкой около 100 человек-дезертиров, вооруженных 3-линейными винтовками, берданами, простыми дробовыми ружьями, револьверами, бомбами. Бандиты имели большое знамя, на котором было написано: «Долой коммунистов! Да здравствует Учредительное собрание!..» В этом поселке было убито 9 человек, в числе которых убиты были председатель Уйского станичного исполкома Копырин, начальник районной милиции Воронин, начальник милиции Верхнеуральского уезда Соколов. Кроме того, четыре человека были уведены бандитами с собою. Милиционеры и члены коммунистического союза молодежи под угрозой смерти были вынуждены записаться добровольцами в ряды банды. Часть записавшихся тут же была вооружена винтовками, взятыми у красноармейцев, находившихся в станице. Бандиты заставили местного священника отслужить молебен. Спустя восемь часов после занятия Уйской и ограбив склад, где было захвачено около миллиона рублей денег, разное продовольствие и другое имущество, бандиты скрылись в направлении Воронино и Фомино. Из нос. Фомино бандиты выслали одного человека с приказом об объявлении мобилизации от 19 до 40 лет, но этот человек по дороге был арестован отрядом красноармейцев. Бандой дезертиров командует Луконин — бывший учитель Фоминского поселка, его помощники — Выдрин и сотник Лузин из поселка Косогорского.

24-го, 25-го и 26-го сентября была прервана связь Златоуст — Миасс, что является, по-видимому, делом рук дезертиров, к Северо-Западу от ст. Уйской дезертирами заняты поселки Выдрипский, Пичугинский и Поляковский. Советские учреждения из пос. Кулахты эвакуированы в пос. Филимоновский. Дезертирам способствуют башкиры, работающие у кулаков, а также и некоторые казаки, которые сообщают дезертирам о местонахождении советских отрядов и их передвижениях. Казак поселка Придапниково Уйской станицы, некий Захаров Федор Максимович, 55 лет, работает, как видно, по определенному заданию, он замешан в способствовании систематической переправке дезертиров из Варламовского и Соколовского лесов через пос. Приданниково и Кочнево в пос. Мухты, находящийся в пределах Башкирии.»

Немного ошибаются чекисты: повстанцы не ограбили местные склады, а по примеру продотрядников и коммунистов всего лишь конфисковали продовольствие для нужд отряда (на войне — как на войне) и к ним вместе с деньгами перешел миасский уполномоченный по заготовкам Леонов. Адъютант С. А. Выдрина, сотник-поручик Н. Я. Лузин, не казак из Косогорки, а высококвалифицированный рабочий-электромеханик из Сатки. А вот Захарова Федора жаль: ему не повезло — и погибнет еще один казак.

Из информации губчека видно, что в плен к партизанам попали почти все руководители-коммунисты и комсомольцы района. И это подтверждают в воспоминаниях старожилы станицы: комсомолец 20-х годов, бывший милиционер Гордей Чесноков в газете «Знамя коммунизма» за 31 октября 1957 года отмечал, что в плен к лукоиинцам попали председатель районной партячейки С. И. Шатров, зав. отделом народного образования М. Е. Наговицын и другие коммунисты и комсомольцы, ранее упомянутые в очерке. А в станице на свободе остался лишь недавно назначенный вместо М. Е. Копырина военком Петр Владимирович Воронин. А вот начальника Верхнеуральской уездной милиции Вениамина Николаевича Соколова захватили и убили не в Уйске, а недалеко от поселка Выдринского, в момент его следования по тракту в сторону Верхнеуральска.

Подводя итоги сказанному, можно отметить, что согласно телеграмме тов. Захарова и другим оперативным документам, в Уйске были убиты 9 человек и увезены в лес —7. В числе убитых указывались: М. Е. Копырин, А. А. Воронин, В. Н. Соколов, М. Естин, Белов, В. А. Каменский, С. Файзуллин, Фомин, Лебедев — все они коммунисты.

Но Лебедев остался живым. В протоколе заседания президиума Уйской партячейки от 28 октября 1920 года указано: «...присутствуют на заседании тов. Шатров и секретарь Лебедев- тов. председателя партячейки». Позже, во второй половине ноября 1920 гола, Лебедева перевели в Кумляк.  А Белова, как отмечалось уже в очерке, убили не в Уйской.

В числе уведенных в лес документы указывают Федора Чечеткина, Стешу Тарашук, Володю Таращука (брата), Ивана Маслова, Федора Зобнина, Ивана Воронина, Зайкова — всего семь человек. Три первых, наиболее активных, иногородних комсомольца недалеко от Воронимо были казнены. Судьба Зайкова — неизвестна. Секретарь станисполкома, молодой коммунист Ф. И. Зобнин и председатель Уйского поселкового исполкома, бывший красный партизан И. 3. Вороним — ушли с зелеными в лес и остались в их рядах, Остальных коммунистов, комсомольцев и активистов, попавших в плен, по решению схода уйских граждан, партизаны пощадили и отпустили на свободу: казаки боялись ответных репрессий новой власти, они помнили об аресте и расправе над кулахтинскими казаками после убийства С. Т. Ларина. Да и много уже простых жителей станицы томилось в тюрьмах, попавших туда в качестве заложников.

...Матвей Егорович Копырин в ту последнюю свою ночь на 24 сентября дома не ночевал, а находился в милиции на дежурстве. Плотный, среднею роста, энергичный, он не любил сидеть в кабинете. Вместе с милиционерами забегал в дома казаков, выбивал у них хлеб по продразверстке, в нескольких семьях накрыл и арестовал дезертиров, выезжал в лес на облавы и тушение пожаров. Известно, у председателя исполкома — забот с утра до вечера — невпроворот. Ночью он обычно бодрствовал, проверял посты, работу транспорта на дорогах, следил, чтобы из труб не летели искры — быть тогда беде. Придя утром в дом, где он временно проживал на подселении (у вдовы революционера А. В. Балмасова — Александры Петровны), он быстро умылся, выпил чашку чаю и хотел час-два поутру поспать. Но несколько минут спустя, к нему прибежал с тревожной вестью нарочный исполкома: в станицу нагрянул отряд дезертиров-бандитов...

— Какие сейчас бандиты!?— усомнился Матвей Егорович,— но быстро по-военному оделся, накинул на плечи полушубок, заткнул за пояс две гранаты, прихватил и винтовку с патронами. Скрытно, перебежками, бросился к исполкому и незамеченным пробрался к зданию, но здесь уже хозяйничали повстанцы. По улицам и площади гарцевали всадники. Видя, что окружен и уйти незамеченным за реку не удастся, Матвей Егорович нырнул под зерновой амбар, стоявший на берегу реки, и затаился.

Группа повстанцев, обшарив исполком и никого не найдя, обратилась к проходившей мимо старушке-казачке:

— Бабушка, ты, часом, Конырина не встречала?
Та, ничего не подозревая плохого, ответила:
— Только что на бережок побежал... Луконинцы догадались, окружили амбар, крикнули:
— Эй, председатель, вылазь, а то — запалим!..

И Матвей Егорович покорился, вылез — сдался без сопротивления, хотя имел при себе гранаты и винтовку. Видимо, здраво поразмыслив, решил сложить оружие: боялся навлечь ярость повстанцев на семью и детей. Его отвели в исполком, где заседал штаб С. А. Выдрина. Допросили, припомнили дела по грабиловке-продразверстке, поимке и выдаче ЧК дезертиров; гибель невинных жителей -заложников станицы. Он ведь еще активно действовал как председатель станичной комиссии по борьбе с дезертирами. И многим станичникам перешел дорогу и показался потому неугодным и злонравным. Напомнили, что он казак-герой, отмеченный Георгиевским крестом и негоже ему выдавать сотоварищей но войне на казнь чекистам, шарить по чуланам и опустошать сусеки у обнищавших казаков. Предложили искупить вину и вступить в ряды повстанцев. Дезертиры ценили энергию и распорядительность, хозяйскую смекалку и боевой опыт бывшего красного командира сотни. Но 42-летний коммунист Копырин не хотел да и не смог бы изменить своих убеждений. Всего лишь полгода назад он участвовал в I Всероссийском съезде казаков и твердо верил в единый путь казачества и рабоче-крестьянского люда в царство социализма. И, горячо негодуя, он отверг предложение об измене, обозвал повстанцев шайкой грабителей и разбойников — тем самым предрешил свою судьбу: его приговорили к смерти. Казнь наметили совершить дальше от Уйской, чтобы не путать женщин и детей сценами убийства. Но когда вывели Копырина на церковную площадь, то его окружили разъяренные старики и женщины. Они размахивали руками, кричали, сыпали на его голову проклятия: он олицетворял в станице ненавистную им власть, вот и выплеснули на него все свои обиды, горечь и ненависть. Они припомнили загубленных властью, а значит и им, своих мужей, братьев и детей и потребовали немедленной расправы над ним...

И М. Е. Копырина казнили тут же, на площади. Но зарубил его не Степан Выдрин, как это утверждали отдельные участники тех событий, а Николай Лузин, Именно ему на губернском суде в 1923 году вменялось в вину убийство М. Е. Копырина и А. А. Воронина. А местные жители — старожилы и бывшие красные партизаны показывали на С. А. Выдрина оттого, что не знали командира повстанцев в лицо (он не жил в Уйской, все время служил, а потом скрывался в лесу), но видели: рубил шашкой председателя исполкома повстанец-командир, одетый в офицерскую форму. Вот и решили — это Выдрин. Матвея Егоровича подвели к церковной ограде, около большого белого камня поставили на колени. Он склонил голову, по щекам стекали капли слез. Лузин взмахнул шашкой, Копырин инстинктивно выбросил вверх правую руку — шашка рассекла кисть и вонзилась в основание черепа. Из раны хлынула кровь, тело дернулось и завалилось на иссохшую, осеннюю траву. Кто-то из конвойных ударил прикладом по голове, ткнул бездыханное тело штыком. Скрюченный труп остался лежать на траве, и белый камень окропился алой кровью.

Женщины и старики запричитали, отхлынули и подступили к паперти церкви, где собирались на молебен верующие.

В это время в дом А. П. Балмасовой постучались. Хозяйка вышла в сени.

— Председатель исполкома здесь живет?
— Зачем тебе?
— Моя фамилия Естин Михаил. Еду в Верхнеуральск. Нужна подвода...
— Живет Копырин здесь, но ушел в исполком, когда придет — не знаю...

Михаил Естин вышел на улицу. Кто-то из повстанцев опознал в нем работника райпродкома. Отвели на площадь — пронзили штыком. Он валялся на площади, кричал:

— Я не коммунист, седельный мастер... У меня пятеро детей...

Вскоре затих, отмаялся — умер... Немного погодя, в дом Александры Петровны забежал третий за утро человек — сын коменданта отряда повстанцев Вениамин Луконин. Наставив на Балмасову наган, крикнул:

— У тебя нет коммунистов?
— Спрячь наган,— переведя дух, взмолилась хозяйка.

Тот сунул оружие за пояс.

— Был один, Копырин,— уже ушел...
— Сейчас там, на церковной площади, твоего Копырина рубят,— бросил Вениамин и поспешно выскочил на улицу. Молодая хозяйка ойкнула и упала без чувств на пол...20 Увидев на улице незнакомых, с повязками и ленточками всадников, начальник станичной милиции А. А. Воронин догадался: в поселке хозяйничают повстанцы. Выскочил из кабинета, крикнул: «Спасайтесь! В поселке бандиты!..» Придерживая левой рукой шашку, с наганом в правой, кинулся бежать вдоль улицы. Юркнул в широкую калитку большого дома. Поднялся на крышу сеновала. Зарылся в сено — затих, затаился... Но его заметили походившие мимо соседские женщины. Через несколько минут сюда нагрянули партизаны. Поднялись по лестнице, выставили в отдушину жала штыков, крикнули:

— Брось наган — сдавайся!..

Подталкивая штыками, начальника милиции повели на площадь. После короткого допроса приговорили к казни, подвели к толпе и снова Лузин на виду у всех самолично зарубил пленного. Брошенный труп изуродовали прикладами и штыками.

Запоздало открыв стрельбу, поселковые милиционеры бросились врассыпную и попали под огонь из винтовок повстанцев. Троих из них: Михаила Кудрякова, Василия Каменского, Сайдуллу Файзуллина — убили, четвертого, Фомина, взяв в плен, всенародно казнили, отрубив ему голову.

Почему всенародно и быстро казнили милиционера Фомина (и не только его одного) удалось выяснить через газетную публикацию тех лет. В «Приуральской правде» за 23 сентября 1920 года, напечатали такую вот информацию: «В Уйской станице милиционером тов. Фоминым был обнаружен у кулака Мелехина Г. А. скрытый хлеб в количестве 1500 пудов. Постановлением Уйской военной продовольственной тройки Миасского уезда 17 сентября Мелехин, как злостный дезертир трудового народа, арестован и отправлен в губчека».

Вот и припомнили местные казаки милиционеру Фомину его «услуги» власти и выдачу на погибель своего станичника. А судьба Г. А. Мелехина оказалась трагичной. В той же газете «Советская правда» 24 марта 1924 года опубликовали информацию: «Убийство дезертира». 21 марта бежал из арестного дома злостный дезертир Мелехин и был убит милиционером. Гр. Мелехин перед побегом выломал в арестном доме решетку. Он несколько раз был осужден органами ЧК за различные преступные деяния...»

И погибли, сгинули в небытие в общем-то неплохие молодые казаки: один — Фомин — радел за власть, другой — Мелехин — шел против нее. Жить бы им в дружбе и согласии в добрые времена, да пот настало лихое время. И пошли брат на брата, сосед на соседа, христианин на христианина. И в лютой злобе стали губить друг друга. И как верно по такому случаю сказал две сотни лет назад казачий потомок, вельможа А. П. Волынский: «нам, русским, не надобен хлеб: мы друг друга едим и от того сыты бываем».

Можно понять, почему повстанцы казнили отдельных коммунистов, милиционеров и продотрядников: они ведь не только были верными служителями ненавистной казакам советской власти и актино проводили грабительскую политику — продразверстку, но и нередко брали на себя функции карательных органов, расстреливая бессудно дезертиров и казаков-«саботажников». Но почему молодых жителей станицы — комсомольцев — не пощадили? Видимо, потому, что юные ленинцы Федор Нечеткий, Стеша Таращук и другие действовали не менее активно, а в некоторых делах и опережали коммунистов. Они участвовали в облавах на дезертиров, ходили по дворам поселка и помогали отбирать у семей имущество и хлеб. Выслеживали места захоронения хлеба и других продуктов, наводили на станичников продработников и милиционеров, тем самым разоряли их и обрекали на голодное существование.

В «Советской правде» за 20 августа 1920 года в заметке «Хорошие находки» сообщалось: «В станице Уйской местным отделом союза молодежи в лесу найдены зарытые в землю 120 пудов муки и 48 сырых кож. Хозяева найденного разыскиваются...» И, будьте уверены, найдут несчастного хозяина и упекут его в тюрьму. А разве не приводили в ярость христиан-казаков беспардонные действия юных атеистов-комсомольцев, самочинно собравших в Высшем начальном училище все иконы и выбросивших их на улицу!? Тем самым они сорвали изучение Закона Божьего в этой и других школах. И позже, при занятии поселка, повстанцы призовут комсомольцев к ответу и не пощадят наиболее рьяных местных комсомольцев-активистов, пришлых и иногородних, хотя и малолетних, по весьма активных и расхристанных.

...На церковной площади проходил сход. Сотни уйчан пришли, чтобы послушать речи повстанцев и поделиться новостями. В толпе собравшихся ходили местные казаки-партизаны Григорий Каширин и Андрей Тихонов, совали в руки земляков листовки с воззванием штаба повстанцев: «Долой коммунистов! Что ты смотришь, крестьянин, и даешь свой последний хлеб этим деспотам, которые сами не хотят работать. Зеленоармейцы. Наша армия 25000 человек!»

«Долой коммунистов! Христиане, посмотрите, что делают эти изверги-нехристи. Долой коммунистов! Зеленая армия. Разгорится восстание»

Над зданием станичного исполкома установили большой белый флаг с изображением черепа с пересекающимися костями — символ смертельной борьбы с коммунистами. На полотнище яркими буквами вышито: «Долой коммунистов! Да здравствует Учредительное собрание!»

Триумфальную арку, установленную на въезде в поселок в честь провозглашения советской власти и украшенную портретами вождей-коммунистов, срубили. На стол перед собравшимися поднялся командир повстанцев Степан Выдрин. Он рассказал об успешной борьбе повстанцев с коммунистами и поделился впечатлениями от встреч с казаками других станиц и поселков: партизан встречают хлебом-солью, как своих защитников, помогают им хлебом и обмундированием. Все делают, чтобы воссоздать казачью армию. В башкирских кантонах около 30000 тысяч нацменов готовы встать в ряды повстанцев, но не хватает оружия, чтобы вооружить. В заключение он объявил приказ о мобилизации и запись в отряд казаков в возрасте от 18 до 40 лет. Но желающих вступить в отряд оказалось слишком мало, всего 10 человек: С. Е. Выдрин, Л. И. Тихонов, Н. И. Замотохин, Ф. И. Зобнин, А. Г. Приданников и другие.

Однако чекисты в очередной сводке, посвященной занятию Уйской партизанами, отмечали большой прилив добровольцев в отряд Выдрина:

«Банда, бывшая в Уйске, имела небольшую численность человек около 75, но по уходе из Уйска увеличилась чуть ли не вдвое уйскими добровольцами из кулаков».

Возможно, увеличение произошло за счет скрывавшихся в поселке дезертиров, осуществляющих агентурное наблюдение и собиравших для отряда продовольствие и боеприпасы. С особым вниманием и интересом уйчане выслушали выступление активного повстанца из рабочих, адъютанта Н. Я. Лузина. Рослый, кряжистый, с небольшой бородкой и усами, он выглядел матерым и сильным противником большевиков. Говорил резко, выразительно, громко. Вытащив из накладного кармана офицерского френча лист бумаги, прочитал одно из обращений повстанцев:

«КРАСНЫЕ ВОИНЫ!

За что вы проливаете братскую кровь? Теперь, наверное, Вы сознаете, хотя многие из вас, ослепленные ярко-красным знаменем, которое сейчас залило все кровью ваших же братьев. Но вы, красные воины, подумайте, несет ли теперь красное знамя с собой свободу и мир народам? Теперь это красное знамя несет не свободу, не мир народу, а одни лишь гнет и смерть и слезы ваших же детей, жен, матерей, отцов и сыновей. Мы, партизаны, уже прозрели, встали грудью против действительных врагов народа — это коммунистов. Вас, красных воинов, еще идущих за коммунистами, просим опомниться; опомнитесь и проснитесь и поверните свои штыки против коммунистов. Довольно крови. Да здравствует мир народов! Да здравствуют представители народа!

Главный штаб восставшего народа»

А потом под дружный хохот станичников прочитал остросатирические частушки на политические темы:

Всероссийская коммуна
Разорила нас дотла.
Коммунистов диктатура
Нас до ручки довела.

Вот восстала вся Россия,
За землицу мужики,
А в «Известиях» все пишут:
Взбунтовались кулаки!

Хлеб, скотину отбирают,
Пухнет с голоду народ,
У Макара взяли Сивку,
У Еремы — и сошник.

Поднимайся, люд крестьянский,
Всходит красная заря.
Сбросим Троцкого оковы.
Сбросим Ленина-царя!

После обмена мнениями и выступления пожилых станичников, произвели выборы атамана станицы, им стал заслуженный казак.

Торжественно вручили насеку-булаву с серебряным набалдашником. По инициативе командира-христианина С. А. Выдрана, пропели молебен «в честь христолюбивого воинства и дарования ему победы».

Отслужить призвали 33-летнего святого отца Владимира Любимова. И он согласился уважить просьбу повстанцев, хотя и был потрясен кровавой расправой над активистами, коммунистами и руководителями станицы. Участники молебна вспоминали: батюшка стоял бледный и осунувшийся. Его руки, раскачивающие кадило, подрагивали. Он тихо читал молитвы, осенял себя крестным знамением — и не мог поднять головы, чтобы поглядеть стоящим людям в глаза. У него хватило сил и выдержки довести службу до конца. По после Уйской драмы он занемог. Пережитая им трагедия, неоднократные объяснения с партийцами и чекистами доконали его. Он слег в постель. Поднялся ослабевший и похудевший. Людского общества стал избегать, бросил церковную службу. Замкнулся, одиноко сидел дома. Лишь тихо молился да пел отходные псалмы. У него обнаружили помешательство.

Позже, с помутившимся разумом, в одежде нищего-юродивого, он ходил по поселку босым, с непокрытой головой — в зной и в холод, в дождь и в снег. Так промаялся он несколько лет, пока не простудился и тихо умер.

...Сторожевые посты, размещенные на церковной колокольне и на окрестных холмах, донесли тревожную весть о приближении к поселку отряда красных конников пол командованием заместителя председателя Троицкого комдеза тов. Бораша. Забрав пленных, лошадей, оружие и продукты, партизаны в походной колонне двинулись в сторону Воронино. Уходили с песней, трубач выводил бодрый мотив задушевной песни о казаке-разбойнике М. Лонцове: «Звонит звонок насчет проверки. Лонцов задумал убежать. Не стал зари он дожидаться, проворно печку стал ломать. Бежал беглец прямым он трактом, И повернул в дремучий лес. Четыре года он скитался, не зная, чего он пил и ел... Он пил ключевую водицу и ел дубовый корешок. С травы росой он умывался, молился богу на восток».

Еще несколько минут звучала песня уходивших казаков. В поселке наступила тишина. Местные женщины-санитарки, работавшие в здравпункте, завернули в белые простыни убитых и свезли в подвал.

Сын погибшего председателя стан исполкома Иван Матвеевич Капырин рассказал автору о встрече с телом погибшего отца. Ему в то время шел пятнадцатый год. Рядом с трупом отца лежало еще шесть, в том числе молодой женщины, ему сказали — это учительница. Кто она? Бывшая в тот период учительницей Уйского училища Ольга Тышевская сообщила автору в письме, что в тот день луконинцы убили коммуниста, школьную работницу Юлию Соломину. Но её фамилию встречал позже, в 1921 — 1922 годах, в списках местных членов партии. Возможно, ее убили позже или здесь какая-то ошибка?..

Об уйской трагедии в тот же день узнали в Миассе и в Челябинске. На похороны погибших из Миасса прибыла делегация во главе с председателем горуездного исполкома С. А. Новиковым-Лебедевым и военкомом Беляковым. Сотни уйчан пришли почтить память павших и стояли у гробов с непокрытыми головами. Военный оркестр играл траурную музыку. Председатель исполкома Новиков-Лебедев, проклиная убийц, сказал:

— Теперь с врагами мы будем говорить этим инструментом,— и он показал дулом вверх револьвер. Заканчивая траурный митинг, объявил:
— После 12 часов ночи в Уйской не останется ни одного предателя... И ночью по поселку прошли облавы.

Трупы Ф. А. Чечеткина, А. А. Воронина и В. Н. Соколова увезли в Миасс и с почестями похоронили. В «Приуральской правде» за 5 октября 1920 года под броским заголовком «Вечная память павшим» поместили некрологи:

«Федор Андреевич Чечеткин. Уроженец Миасса, 18 лет, с 25-го Февраля 1920 года тов. Чечеткин вошел от профсоюза в профорганы, где твердо стоя на своем посту, погиб, защищая интересы рабочих и крестьян. Оставил мать 60 лет. Работая служащим губсоюза потребкооперации, вошел членом союза молодежи и состоял кандидатом РКП(б).»

Вениамин Николаевич Соколов. До взятия белыми Верхнеуральека в 1918 году состоял начальником Верхнеуральской горуездной милиции. В 1918 году попал в плен к Колчаку и все время у него находился, при эвакуации увезен в Иркутскую тюрьму, из которой затем при занятии Иркутска красными вернулся снова на лоно советской реки, занял ответственный пост заведующего особым отделом Иркутского губчека. Потом начальник Миасской горуездной милиции, отсюда был переведен на тот же пост в Верхнеуральск, т. е. начальником горуездной милиции. Злостные руки вырвали из наших рядов верного друга и товарища

Н. Захаров.»

«Александр Афанасьевич Воронин. Уроженец г. Миасса, рабочий-кузнец. При существовании в Миассе колчаковской власти был кузнецом. После занятия красными войсками Миасса в 1919 году Воронин вошел в РКП(б) и поступил в рабоче-крестьянскую милицию, где до 2-го февраля состоял помощником начальника уездной милиции. Со 2-го февраля был назначен начальником 2-го уездного района в Уйске, где погиб на своем посту от рук бандитов 24 сентября. Оставил жену и мать.

«ПОХОРОНЫ ПАВШИХ БОРЦОВ. 28 сентября, с утра, многотысячная толпа собралась у здания районного комитета партии РКП(б), желая проститься с павшими на своих постах от рук бандитов-дезертиров тов. Соколовым, Ворониным, Чечеткиным. Перед похоронами выступили Эгле, Дунаев, Чернов, Качев, Стржешковский, Лапсаков.»