Сопка. Река. Плотина. Завод
Шигир — новое слово в истории Южного Урала
Шигир, он близок. От Челябинска, если прямиком, каких-нибудь сто километров. Где? В какой стороне? Да за Увильдами, к северо-западу от озера. Как раз в хвосте Долгобродки, водохранилища, обещающего Челябинску воду.
Шигир, он далек. К нему нет дорог. Не всякий вездеход одолеет последние два десятка верст. На трех ведущих осях мы пробирались к нему пять часов. Людей на Шигире нет. Тем он, может быть, и интересен.
Тут все — от Шигира. Река Шигир, приток Уфы. Чуть ниже — речка Шигирка. Урочище Шигир. Две Шигирские сопки — Большая и Малая. Шигирское болото. Шигирская поляна. Шигирская переправа. Село Шигир, бывшее. И даже Шигирское поселение — древнее.
Как раз там, где речка Шигир впадает в Уфу, чуть ниже, у подножия Малой Шигирской сопки и прячется Шигирский завод.
На поляне у завода мы прожили одну сентябрьскую неделю. Мы — это археолог Сергей Боталов (директор археологического предприятия), археолог Николай Меньшенин (центр по охране исторического и культурного наследия), Евгений Лялин (заместитель Боталова), художник Анатолий Федоров, учитель Виктор Робош, фотографы Сергей Арканов и Александр Кондратюк, тележурналистки из «Восточного экспресса» Елена Маркова и Нина Пырьева, водители Игорь Слепухин, Юрий Побегайло и я.
* * *
В последний вечер, уже в сумерках, за ужином (была тушеная картошка с грибами), когда над плотиной повисла и высветилась половинка луны, кто-то заметил под луной звездочку, которая торопко миновала ночное светило, скользнула по склону сопки и скрылась за ее вершиной.
Космический спутник над демидовским заводом сразу же отмерил дистанцию в два с половиной века. Не так и много, но на расстоянии в 250 лет открывается то, что было скрыто доселе.
Знаете ли вы, что плотины строили плотники?
Знаете ли вы, что демидовские заводы были деревянными?
Знаете ли вы, что железо возникло из дерева?
Все дни на Шигире меня преследовала одна мысль: современная индустрия выросла из природы так же точно, как, допустим, дерево вырастает из земли.
Плотник у Демидова был первым работником. Какая плотина без плотника? Сперва надобно нарубить срубы («свинки»), выставить по всей длине плотины, потом засыпать их глиной. А вешняк, по которому сбрасывается вешняя вода, и лари, по которым вода подается к колесам, надо обшить лагами, досками, чтобы потоком не размыло глину.
Но и сам завод стоял на бревнах. Вместо фундамента ставилась бревенчатая решетка в четыре наката, поверх которой устилался пол. Корпус цеха (фабрики) тоже был деревянным. К примеру, что в молотовой фабрике из железа? Разве что сам молот. Так же и другие фабрики — укладная, плющильная, колотушечная, якорная. И пильная мельница, и рудный двор, и кузницы. Деревянными были колеса, трубы, мехи, желоба, всякие брусья, стропила, косяки, клинья, тес, сваи и даже бабы для битья свай.
Вместе с плотиной и заводом строились жилые дома, магазины, госпиталь, гостиный двор, церковь, школа, тюрьма. Так что «социалка», привязанная к предприятию, имеет давние, изначальные традиции. Не нужно доказывать, что социалка тоже была деревянной, из лесу, вестимо. Остается сказать, что лес давал заводу топливо — уголь.
В итоге так: руда, глина, известь, всякий камень — из природной кладовой, уголь — из лесу, из лесу же — все постройки, из реки — сила, энергия. Плюс человек с лошадью. И все — рядом, на месте. Бери и строй. Таков демидовский завод.
Лес, вода и огонь. Деревянные, стоящие на воде, заводы очень часто горели и сгорали.
Те делавшие железо уральские заводы сами-то железа имели не больше, чем наконечник у стрелы и лука.
* * *
Завод зарос опятами. Грибы растут на бревнах, на мхах, которые покрыли бревна пружинистыми дорожками. Что грибы — на бревнах растут деревья. Огромная ель возвышается там, где некогда, возможно, располагалось водяное колесо. Ее толстые корни протянулись по бревнам. А внизу — темная вода на полтора метра.
Плотина угадывается. На ней стоят высокие, стройные, здоровые, невиданной красоты березы, осины и сосны, среди которых выделяется густая, темно-зеленая пихта с раздвоенной вершиной. Приметливый глаз вычленит плотину с ее некогда прорванными ларями и вешняком. А сам завод природа спрятала. Его территория — не иначе как заболоченный лес, украшенный зарослями папоротника и занавесями хмеля.
Из природы завод вышел, в нее же и ушел.
Этим летом старшеклассники одной из челябинских школ под присмотром археологов расчистили часть заводской территории от леса и мхов. И открылась бревенчатая решетка. Над водой лишь один венец, остальные — в воде, а воды — полтора метра. Археологи предполагают, что обнаруженная решетка насчитывает три-четыре наката. Это — фундамент, на котором стояла какая-то фабрика, пока неизвестно, какая.
Фабрика сгорела, как и весь завод: тут и там попадаются уголья, обгоревшие бревна и доски.
Что там, на дне, в жутковатой черноте, под бревнами? То, что не сгорело, упало на дно и лежит там, ждет своего часа. Тайник надежный. Что хорошо — вода консервирует лучше, чем воздух: бревна, покрытые водой, прекрасно сохранились. Что плохо — вроде бы настал час открыть тайник, но сразу из него ничего не взять.
В свое время вода по ларям подавалась на рабочие колеса, а с них сбрасывалась в отводные каналы. Каналы сохранились. В них те же полтора метра воды. Как выяснилось, уровень в «бассейне» держит, на метр и более, каскад бобровых плотин.
Природа осваивает, переиначивает на свой манер, возвращает себе то, что сотворено человеком, так, чтобы и следа не осталось от его вмешательства.
Очищена только малая часть заводской территории. Все остальное — сырые дебри. Здесь предстоит пилить, корчевать, выносить стволы, рубить мелколесье, снимать мхи, открывать доступ к руинам. Работы не на один год.
* * *
Шигирским завод назвали археологи. Его истинное имя неизвестно. Возможно, это Азяш-Уфимский завод. Есть документ, который позволяет такое допущение. Документ относится к 1762 году. Называется он так: «Ведомость, составленная в Кыштымской заводской конторе о строящемся Азяш-Уфимском железоделательном заводе Н.Н. Демидова». К ведомости «руку приложил» приказчик Иван Селезнев.
Документ фиксирует, «коликое число при том заводе имеется разного расчатого строения» и сколько приготовлено припасов и материалов.
Благодаря приказчику Селезневу теперь мы можем знать, что насыпана плотина длиною 105 и шириною 15 сажен. Что «зделан ларь совсем наготово». Что сложен доменный корпус из кирпича. Что забиты сваи на двух молотовых фабриках. Что построен сарай инструментальный, меховая изба и «анбар» для хлебных и прочих припасов. Что для взвешивания руд и прочего сырья имеются «галанские деревянные весы» и при них 60 пудов гирь. Что с рудников перевезено 1030 возов руды общим весом 30900 пудов. Что на заводе топоров широких плотничьих — 120, а узких дровосечных — 290, лопат — 780, тележных колес — 44, брусьев — 150, бревен — 400, тесу — 900, березовых «клинов» — 10000, ломов — 40, «чюгунных кошеварных котлов» — 9. Сказано также, что заводу подысканы четыре рудника — Мустафинский в 14 верстах, Азяшский в 15 верстах и еще два на реке Азяш в 6 верстах.
К сожалению, документ не дает координаты, к которой можно было бы привязаться с абсолютной достоверностью. Рудников в округе много, в последний день был обнаружен еще один большой карьер. Какой из них Мустафинский, какой Азяшский, теперь установить мудрено.
* * *
В один из дней археологи Сергей Боталов и Николай Меньшенин отправились вверх по течению Уфы в разведку: посмотреть, нет ли на реке еще каких плотин. Я напросился с ними.
Мы шли так: впереди, с ружьем, Боталов, за ним — Меньшенин, я — последним. Ружье — на случай, если вспорхнет рябчик, а то и глухарь, а еще — если наткнемся на медведя. В нашем лагере то и дело возникали разговоры о медведе, который обитает у сопки. Правда, мы знали, что стрелять в медведя с испугу нельзя. Уж лучше кричать. Так и условились — орать, если что. Впрочем, при встрече с «хозяином» мы, допускаю, заорали бы и без уговора. Тем не менее ружье нас как-то успокаивало.
Сначала шли высоким берегом Уфы, имея за рекой крутой склон Большой Шигирской сопки. В нескольких местах берега сходились близко, казалось, тут и быть плотине, но плотин не было. Так и дошли до речушки под названием Камчатка, притока Уфы. Но, к нашему огорчению, на подступах к ней раскинулись болота.
Мы взяли курс, чтобы пересечь мокрое место.
О, эти хождения через болото... Крапивник. Малинник. Кипрейник. Осинник. Ольховник. Ельник. Кочкарник. Осоки, хвощи. Чавканье воды. Сухие ветки, царапающие лицо. Гнилые стволы, ломающиеся под ногами. Лианы, норовящие подсечь. С кочки на кочку, скользя, оступаясь, проваливаясь, теряя равновесие, торопясь, будто кто гонит (скорее бы отсюда, из этой мрачной мокроты!), измотавшись, в поту, застилающем лицо и даже глаза, — наконец, мы выбираемся к сухому лесу, к мощной сосне с ульем на суку.
Короткая передышка под сосной, и вскоре мы выходим к ручью. Не Камчатка ли это? Допускаем, что Камчатка. Но, судя по карте, другой ее берег заболочен еще обширнее. А дело к вечеру. И мы уже вымотались. Вообще-то мы намерены были добираться до Азяша, но — видит Бог — не добраться. Решаем идти к Куватальской дороге, а по ней — возвращаться в лагерь. Намечаем курс, отправляемся. Но на курсе опять болото. И опять крапивник, малинник, кипрейник, осинник, ольховник, ельник, кочкарник... С кочки на кочку... Чавканье воды... Пот, застилающий лицо и глаза... Наконец, выбираемся к сухому лесу — к той же сосне с ульем на суку...
Похоже на то, что заблудились. Остываем. Пробуем сориентироваться еще раз, еще раз меняем курс, пробираемся сквозь заросли, если не сказать дебри, и неожиданно выходим к Уфе, к той луговине, с которой свернули в болото. И то благо.
После болота твердая тропа легка и быстра...
* * *
А тогда, 250 лет назад? Как тогда люди нашли Шигирский створ, проложили в эту глушь дорогу, вырубили лес, вырыли котлованы, насыпали плотину, навозили руды?
Как ни буди воображение, как ни напрягай волю, а не представить житье-бытье строителей Шигирского завода. Не боясь ошибиться, только то и можно сказать, что в том житье было мало комфорта. Он, может быть, ограничивался только прекрасным видом на сопку, которая поднимается за Уфой как своеобразное украшение, как пейзаж, занимающий весь юго-восток. Не знаю, ценили ли они эту красоту.
Николай Меньшенин начертил общий план завода и на нем отметил несколько рядов заплывших ям. Это то, что осталось от землянок. На двух из них начаты раскопки. Есть находки: кайло, огромная восьмигранная шайба, обломок молота, подкова, костыли и гвозди. Больше находок должно быть на дне, а до дна надо еще докопаться.
Ясно: жили люди тяжело. Хуже нашего. Ведь даже и костер разжечь им было не то что нам — чиркнул спичкой и вспыхнуло пламя. Но были, наверное, и свои радости, свои праздники.
Георг Вильгельм Геннин, «творец уральских заводов», как и положено саксонцу, имел регламенты на все случаи жизни, в том числе и на распорядок дня рабочих. Оказывается, у них было немало свободных дней. На «государственные ангелы» отводилось 10 дней, на Рождество — 14, на масленую — 7, на пост и пасху — 21, на другие церковные праздники — 9 дней и так далее. Вместе с воскресеньями получалось 107 нерабочих дней. Да плюс к тому 10 дней на сенокос. Обычны были прогулы, особенно после праздников.
А работали так. Весной с половины пятого до семи часов вечера — 13 часов. Летом и того более. Зато зимой с семи утра до четырех вечера. На обед отводилось два с половиной часа летом и час зимой.
Геннин обрушил на рабочих лавину штрафов, чтобы утвердить жесткий порядок, но это ему удавалось отнюдь не всегда. Допустим, если доменные мастера «несмотрением и нерадением или пьянства ради» засыпят домну рудой «не той препорцией», отчего «в чюгуне учинится худоба», то их следовало штрафовать с «держанием скованных». Штрафовали и телесно, то есть пороли — кнутом или батожьем, розгами или шпицрутенами.
* * *
Других, кроме Шигирского, заводов на верхней Уфе нет. Других плотин (и заводов при них) археологи не нашли. Лесники и егеря подтверждают: плотина одна. Значит, это и есть Азяш-Уфимский завод Демидова? Возможно. Надо искать в архивах документы, которые содержат ответ на вопрос. Не может быть, чтобы в уральской истории потерялся один из заводов.
Правда, Шигирский завод сгорел или был сожжен. Есть достоверные сведения, что во время пугачевской смуты заводчане перешли на сторону восставших, отдали им две пушки, другое оружие, многие ушли с отрядами Пугачева. Тогда-то завод, видимо, и был сожжен. Вполне допустимо, что завод пропал недостроенный. Не потому ли он редко упоминается?
* * *
Что нам Шигир? Это наше прошлое. И техническое в том числе. Если уральцы издавна слывут горняками, рудознатцами и металлургами, то Шигир — это исток технического Урала. С Шигира начинались не только Касли, Кыштым, Куса, Златоуст, Миньяр и Аша, но и Магнитка, Челябинский металлургический и электрометаллургический комбинаты. Уже и теперь, когда Шигир еще не раскрылся, чувствуется его сходство и родство с современными гигантами.
Исток уральской индустрии — вот что такое Шигир. С. Боталов: «Ценность Шигира в том, что на сегодня мы не знаем «заводских руин XVIII века такой сохранности».
Помечтаем. На Шигире приведена в порядок плотина, реконструированы один из лагерей, вешняк. Вернулось на свое место одно из водяных колес. Пришел в движение один из молотов. Возникла кузница. Может быть, поднялась домна.
Да, вот именно — Шигир возрожден не весь, а в фрагментах. Чтобы увидеть, как было и как есть.
Дорога пролегла к Шигиру. Открыла двери гостиница. Нет отбоя от туристов.
Кому позаботиться об истоке индустрии? Ей самой, разумеется, индустрии. Кому же еще?
Уралу нельзя не иметь свою индустриальную историю.
P.S. Буквально в последние дни историк из Каслей В. Свистунов, примкнувший к поискам челябинских коллег, работая в областном архиве, обнаружил сразу несколько документов, подтверждающих, что Шигирский завод в свое время назывался именно Азяш-Уфимским. Что-то напутали геодезисты. Например, Степан Костромин на карте 1759 года красной чертой отметил место поперек Уфы как раз там, где и находится плотина. И сделал надпись: «Место, удобное к построению завода». Но речку, которая впадает в Уфу рядом, назвал не Шигир (как теперь), а Азяш. На современной карте Азяш выше по течению.
На карте 1765 года отмечены Уфа, плотина, пруд и надписано: «Новостроящийся Азяш-Уфимский дворянина Никиты Демидова завод».
На карте 1911 года завод назван «бывшим».
Вероятно, то был долгострой: завод строился, судя по всему, с 1760 года до пугачевской войны.
Историки продолжают поиск.